Потерянная комната и другие истории о привидениях - Страница 75

К оглавлению

75

И все же, стоило мне взглянуть на Мону Вирек — хрупкую и светловолосую, с удивительными голубыми глазами (не раз я вздрагивал от мысли, что она принадлежит скорее к небесным созданиям, чем к земным), — и бодрость духа ко мне возвращалась.

Отсутствие миссис Ван Эйк и Баумана первым заметил Хансон.

Он сказал мне об этом, как раз когда утихшая было буря возобновилась с новой силой.

— Слышали? — шепнул он.

Эрл, который вполголоса беседовал с Моной, поднял глаза. К мелодии бури снова присоединились дьявольский хохот и глухие хлопки. Это было похоже на грозное предупреждение.

В зал ворвался белый как смерть Нолсон.

— Мистер Райланд! Мистер Райланд! — кричал он, забыв об этикете.

Вмиг у двери сгрудилась толпа. У порога стоял слуга Баумана, его била дрожь.

— Ума не приложу, что с ним сталось, сэр, — рассказывал он. — Они с миссис Ван Эйк собирались выехать в половине двенадцатого, я зашел за ним в малую гостиную. О Боже, сэр! Мне показалось, будто в окно влетела огромная сова.

Мы не стали медлить. Все высыпали за дверь и сквозь снегопад ринулись к южному крылу.

В окне кабинета астролога бушевали синие всполохи! Пронзительный крик достиг наших ушей и потонул в реве ветра.

— В окно не забраться! — выкрикнул Райланд. — Давайте в обход, через библиотеку. Выстраивайте цепочку, Нолсон — передавать ведра!

Бегом поднимаясь по заснеженным ступеням террасы, Хансон упал. Кто-то остановился ему помочь. Мы с Райландом вместе ворвались в библиотеку. Там было темно, однако по контуру старинной, в железных гвоздях двери, за которой ступеньки спускались в кабинет, сияло голубое свечение.

С вытянутыми руками я прыгнул в темноту, и между мною и дверью встало какое-то препятствие — огненное препятствие. С приглушенным воплем я отскочил.

Райланд пробежал мимо. На фоне зловещего отсвета возник его силуэт; Райланд вскинул руки, заслоняя лицо. Но неодолимая, судя по всему, сила отбросила его назад, и он рухнул к ногам гостей, столпившихся в дверях библиотеки.

— Боже! — простонал он, с трудом поднимаясь на ноги. — Что это там перед дверью?

Внутри гудело, как в топке, в дубовые стены что-то глухо билось. Мы стояли в темноте и глядели на дверь. Кто-то вышел вперед.

— Ни шагу, Мастерз, — хрипло предупредил Райланд. — Мне ожгло руки до самых локтей. Там, перед дверью, какая-то адская сила. Держитесь все поодаль, пока не принесли свет. Света! Скорее!

Все потянулись из темной библиотеки в холл. Кто-то бормотал пришедшие на ум молитвы, внутри гудело пламя, снаружи стонал ветер.

Иные из тех, с кем я потом обсуждал это происшествие, пришли к выводу, что оно — галлюцинация, насланная каким-то искусным и неразборчивым в средствах иллюзионистом, но меня никто не переубедит.

И тут — видимо, из банкетного зала — явилась Мона Вирек. За ней шли две дрожащие служанки со свечами. Она была бледна, но полностью владела собой.

— Мона! — хрипло крикнул Эрл. — Это дьявольские штучки! Туда нельзя…

Спокойным жестом остановив его, она взяла у одного из мужчин лампу.

— Мистер Хансон мне все объяснил, Эрл. Сам он подвернул ногу, иначе был бы здесь. Я знаю: что бы ни было там, в библиотеке, оно не способно мне повредить. Оно страшно только для тех, кто его боится. Я отопру дверь, Эрл, — я обещала.

— Мона! Неужели Хансон попросил тебя…

— Ты не понял. Он попросил меня, потому что мне ничто не грозит.

Эрл хотел ее остановить, но не сумел: он забыл о своих обожженных руках. Мона вошла, не сомневаясь, что хранима свыше.

И она была хранима.

Невидимое пламя ее не коснулось, никто не встал у нее на пути. Войдя вслед за ней в библиотеку, Эрл увидел, как она склонилась и отперла дверь. Наружу вырвались клубы маслянистого, иссиня-черного дыма.

Мы думали, что помощь пришла слишком поздно, однако по ступеням, пошатываясь, поднялся Лоренс Бауман. На руках у него висела бесчувственная Мари Ван Эйк.

— Слава Богу, — набожно произнес старый мистер Райланд.

Тут наши уши пронзил бешеный вопль. Все в ужасе замерли. Одно из окон библиотеки со стуком распахнулось, в комнату ворвался снежный вихрь.

— Кто-то вылетел наружу! — крикнул один из гостей.

— Де Стано! — вырвалось у Эрла.

Несколько человек подскочили к окну. В ненастных сумерках по снегу неслось красное пятно, удаляясь в сторону буковой аллеи. Ветер стих, в монастыре ударил колокол.

— К полуночной, — сказал я.

С первым ударом алая фигура замерла, обернулась и вроде бы воздела руки. Тут кто-то из стоявших у двери сказал, что таинственный пожар в старом кабинете потух, оставив после себя лишь одно свидетельство: обуглившуюся кое-где обшивку стен. С новой силой взвыла буря. Я был не единственным, кто расслышал сквозь ее шум хлопанье крыльев.

Мона Вирек и Бауман склонились над бесчувственной женщиной. На ее коже виднелся выжженный силуэт тельца, но сама фигурка исчезла.

Ветер унялся, снегопад тоже, как из-за занавеса на небо выплыла луна. Мари Ван Эйк открыла глаза и огляделась; выражения ее лица я никогда не забуду.

— Пожар! — прошептала она. — Пожар! Что это?

Колокол замолк.

— Это утро Рождества! — сказала Мона Вирек.

Джон Бойнтон Пристли
КОРОЛЬ ДЕМОНОВ

Труппу, набранную для Большой Ежегодной Рождественской Феерии Тома Барта в старом браддерс-фордском театре «Ройял», раздирала склока. Труппа эта совсем не была «компанией веселых друзей», каковую составлявшие ее актеры усердно изображали — при любезной помощи местного рецензента — на страницах «Браддерсфорд геральд» и «Уикли геральд баджит». Актриса, игравшая Первого мальчика, сказала своему мужу и еще пятидесяти пяти разным лицам, что она может работать с кем угодно и прославилась благодаря этой способности, но что на этот раз дирекция отыскала и пригласила на роль Первой девочки единственную в своем роде актрису, из-за которой никто уже не может работать ни с кем. Первая девочка сказала своей приятельнице, Второму мальчику, что Первый мальчик и Вторая девочка все портят и могут очень даже просто погубить спектакль. Королева фей то и дело подчеркивала, что по причине всем известной мягкости своего характера она не хочет поднимать шума, но что рано или поздно Второй девочке придется услышать кое-что не слишком приятное. Джонни Уингфилд заявлял, что публика ждет прежде всего хорошей, крепкой игры главного комика, которому на сцене должна быть предоставлена полная свобода, но кое-кто этого еще не уразумел. Клоуны Диппи и Доп-пи намекали, что, будь здесь даже две сцены, Джонни Уингфилду все равно их было бы мало.

75